«
Ваньки», «
голубчики» и «
лихачи»
Как правило, извозчиками становились выходцы из низших сословий — в основном бывшие крестьяне, подавшиеся в город на заработки, но так и не нашедшие себе места на фабриках, заводах, торговых предприятиях, отставные солдаты и т.д.
Спрос на них был большой, поэтому потребовалось вводить, стоянки, номерные знаки, систему организации заказов и тарифы. Как раз единых тарифов на оплату услуг извозчиков не было, и каждый просил с пассажира столько, сколько захочет и затем уже они торговались.
Для всех извозчиков были прописаны правила, за нарушение которых применяли штрафные санкции:
— Извозчик должен был иметь свой номерной знак.
— Номерной знак должен был быть прибит в соответствующем месте.
— Остановка только в определенных местах.
— Экипаж должен был быть чистый и неразбитый.
— Кафтан извозчика должен был быть в приличном виде.
Кроме того, им приходилось проходить в полиции осмотр экипажа, после которого, если все в порядке ставили определенные пломбы.
Как должен был одеваться извозчик, устанавливала городская управа. Их огромные, до пят, кафтаны, на двух сборках сзади, были столь громоздки, что даже человека небольшого роста и веса делали внушительной фигурой. Извозчик вообще должен был казаться воплощением солидности, «степенности», – недаром так ценились дородность и густые, окладистые бороды. Заниматься извозом разрешалось с 18 лет и до 60, причем для больных или увечных этот вид бизнеса был закрыт. Специальной строкой означалось, что
извозчик должен отличаться трезвым поведением. Это требование не выполнялось повсеместно, особенно зимой.
Летом на головах извозчиков красовались невысокие цилиндры с пряжкой, зимой – бараньи шапки. Дополняли картину высокие сапоги летом и валенки зимой. Цвет кафтанов был синим или красным, в зависимости от того, к какому разряду относился извозчик.
Разрядами определялся и внешний вид извозчика и экипажа. Красный кафтан полагался первому разряду – это и была элита московских извозчиков. И кафтаны у них были украшены дорогими мехами, и шапки они предпочитали не барашковые, а бобровые, и ездили они на «тысячных», то есть стоивших даже тысячи рублей, рысаках. Летом этих драгоценных коней впрягали в крытые щегольские коляски с рессорами, чтобы не трясло пассажиров, на дутых резиновых шинах, зимой – в роскошные сани с медвежьими полостями. Вот эти «лихачи», как их называли в Москве, и создали образ классического извозчика, внушительного, отважно бородатого, в толстенном дорогом кафтане с лисьим мехом, стремительно подлетавшего к состоятельным пассажирам с криком: «Извольте, ваше сиятельство!» Или «вась-сясь», если короче.
Лихачи обычно занимали самые престижные места в городе – на Страстной площади, у гостиниц «Славянский базар», «Большая Московская», «Прага», у знаменитого ресторана «Эрмитаж Оливье», открытого в 1864 году тем самым французским поваром Люсьеном Оливье (1838–1883) на углу Неглинной улицы и Петровского бульвара. Кстати, за право стоять у «Эрмитажа» извозчики платили городу до 500 руб. в год, цена прочих престижных мест, например у театра Корша в Петровском переулке, доходила до 400 руб.
Клиентами лихачей были богатые купцы, приезжавшие кутить в Москву, «золотая молодежь», офицеры с дамами, коммерсанты, желающие пустить пыль в глаза. Одним словом, «лихач» был признаком «шика» и даже где-то дурного вкуса, слишком уж их любили нувориши. За одну поездку лихач брал не менее трех рублей, а уж если его нанимали на день или на ночь, да с поездками по ресторанам и прочим местам увеселения, то цена могла быть просто заоблачной. Разошедшиеся купцы могли и тысячную отстегнуть. Как раз «лихачи» чаще всего и нарушали правила движения, стремясь угодить клиентам, и это им принадлежит знаменитый клич «Эх, залетные!». Ездили «лихачи» как на одноконном экипаже, так и на двуконном. Число мест могло быть разным, но особым шиком считались «эгоистки» – экипажи одноместные, для одного пассажира.
Второй разряд московских извозчиков отличался добротными синими кафтанами, пролетками без дутых шин и ценами поскромнее – от 20 копеек до рубля за недолгую поездку. И клиенты у них были скромнее – московский средний класс, чиновники, духовенство, интеллигенция, мещане. Называли их в просторечии «резвыми» или «голубчиками». Для «резвых» было пределом мечтаний, подкопив денег, выбиться в «лихачи». И такое иногда случалось. А уж «лихачи» часто заканчивали карьеру состоятельными людьми.
Как сообщала московская пресса от 3 января (21 декабря) 1902 года: «Московские извозчики, биржа которых по вечерам находится на Дмитровке, на днях отпраздновали, и как говорят с большой «помпой», юбилей своего коллеги Ефима Быстрякова. Оригинальному юбиляру 74 года, и проездил он по московским улицам без всякого перерыва 60 лет. Многознаменательной особенностью почтенного возницы является то обстоятельство, что он в течение своей многолетней извозчичьей работы не выпил ни одной рюмки водки. Быстряков сколотил себе небольшое состояньице в виде небольшого именьица под Москвой, которое около 30 лет назад было приобретено за 1500 рублей, а теперь ценится в 15 000 рублей».
Но большинство московских извозчиков ни о каких имениях и не мечтали. Так называемые «зимники», приезжавшие подзаработать в Москву после уборки урожая и до следующего сельскохозяйственного сезона на тех же лошадях, на которых пахали, отличались убогостью внешнего вида. «Зимников» и прочих бедных извозчиков называли «ваньками», так их и окликали на улицах.
«Ваньки» могли через всю Москву везти и за двугривенный. Их лошадки, беспородные и замученные тяжелой работой, плелись еле-еле, да и пассажиры были под стать – мастеровые, рабочие, бедные студенты, поденщицы и т.д. Но все-таки именно «ваньки» были основным видом московского транспорта, особенно до появления конки и трамваев.
Век извозчиков закончился в Москве уже при советской власти, в конце 30-х годов. Оказалось трудно достать овес для лошадей, да и частников новая власть не жаловала. Так и получилось, что к 1939 году на всю Москву остались 57 ломовых извозчиков и один-единственный бывший «лихач», которому и посвящена знаменитая песня Леонида Утесова – «Песня старого извозчика». В самом деле, последний лихач Москвы был вынужден добираться к месту, где «квартировала» его кобыла, на метро – от «Сокольников» до «Парка культуры»… Так и закончилась история московских извозчиков.